Гарпун для Акулы [= Живой щит ] - Сергей Зверев

— Передайте: нашли труп водителя, — распорядился лейтенант.

Скуридин снял рацию, отодвинулся от убитого и принялся подстраивать частоты.

— Снимите! — показал Святой на голову, но никто из солдат не шелохнулся.

Командир сам выдернул шест. Отрубленная голова слетела с палки и глухо шлепнулась в песок.

— Похоронить надо! — неуверенно произнес Ковалев. — Лисы объедят.

— Некогда. — Святой обеими руками взял голову и положил рядом с туловищем. — Подберет милиция, передаст родным. Скуридин, что со связью?

— Батареи дохлые! — развел руками радист.

— Проверить поленился?

— По тревоге подняли, когда было проверять! — обиженно шмыгнул носом Скуридин.

Отделение Голубева было лучшим в первом взводе.

Рогожин лично подбирал парней, присматривался к ним, проверял на прочность. Опыт Афгана подсказывал Святому — уверенность в подчиненных удваивает и собственные силы. Жаль, «афганцы» разъехались. Кто домой, кто по госпиталям… А кто нашел успокоение под скромными стандартными гранитными плитами…

Обезглавленное тело спецназовцы присыпали землей.

Скуридин продолжал возиться с рацией. Он тщетно вызывал оперативный штаб, координирующий преследование:

— Роза, ответьте Пиону… Роза, я Пион…

Согнутая в дугу порывами ветра, антенна болталась, будто сломанная мачта парусника после бури.

— Нет связи, товарищ старший лейтенант! — Скуридин виновато смотрел воспаленными от попавшего песка глазами. — Может, ракетницей сигнал подадим? «Вертушки» тоже бандюг ищут.

— Продолжай вызывать! — приказал Святой. — Еще десять минут отдыхаем и вперед! Проверьте оружие, почистите. Можете перекусить…

— Около мертвяка? — Младший сержант Николай Серегин скорчил трагическую мину. — И по такой жаре! Я, если поем, сразу оперу «Риголетто» исполню…

— Тебе шалман посреди пустыни подавай, — подколол его Паша Черкасов.

— Желательно с пивком холодненьким, симпатюлечкой за соседним столиком и музоном отвальным! — продолжал упражняться в мазохизме Серегин. — Пенку с пивка сдуть, пригубить глоточек, посмаковать и рыбки кусочек пожевать… Он вытянул губы дудочкой, наглядно изображая процесс.

— У нас знатная рыба! — поддался общему расслаблению Ковалев. — Батяня засолит — пальчики оближешь. Сам председатель колхоза его сельди уважает! Когда сына женил, к нам прибежал рыбешки попросить!

— Деревня, глухомань! — переключился Серегин на северянина. Колхознички! Растят хрен да лебеду кормить сограждан, не поднявших целину.

— Зачем лебеду… Сама растет, — невозмутимо ответил Ковалев. — А хрен я очень уважаю. Особенно со студнем!

— Иван! Ты тормозом прикидываешься или по жизни такой приторможенный? упражнялся в остроумии младший сержант, сидя на безопасном расстоянии.

Физическая сила спокойного помора была во взводе хорошо известна. Земляк Ломоносова без труда двадцать раз подтягивался на перекладине, а уж крутить «солнышко» мог бесконечно.

— Я же архангельский. У нас «дергунчиков» не любят! — с достоинством, как и подобает истинному «моржееду», отозвался Ковалев.

Он снял рюкзак десантника, достал тряпочку, запакованную в маленький полиэтиленовый пакет, и принялся заботливо протирать затвор автомата.

— Серегин, подвязывай болботню! — сказал командир отделения, старший сержант Голубев. По нраву он походил на Ковалева: такой же рассудительный, скупой на слова. — Трындишь без толку, а автомат весь в песке. Тебе басмачи башку точно спилят!

— Уделаются, Слон! Я же боец непобедимого первого взвода отдельного батальона спецназа! — шутил неунывающий Коля.

— Глохните! Связь есть! — крикнул Скуридин. — Товарищ старший лейтенант! Роза ответила…

— Гербарий какой-то! — сострил напоследок Серегин и умолк.

-..Обнаружили труп! — Святой говорил, прижимая переговорное устройство к губам. — Координаты передаю…

Да! Труп обезглавлен!.. Голова отделена от туловища! Так тебе понятно?.. Да. Предположительно — водитель. Вышлите вертолет забрать останки. Мы продолжаем преследование в северо-западном направлении. На связь выйдем в условленное время. Отбой!

Солдаты прислушивались к разговору. Рация — единственная нить связывала пятерых спецназовцев со знакомым и понятным миром, где были друзья, гарнизон, солдатская чайная и кино по выходным дням.

Сейчас же они пребывали словно в ином измерении, наполненном страхом, опасностью, лишениями и изнурительным зноем.

— Пашка, тарантул! — восторженно заорал Серегин.

— Где?

— Вон, к Ваньке крадется неформал пустыни! Здоровенный! — указывал пальцем младший сержант. — Щас цапнет его за помидоры! Вань, тикай! Деревня жениха потеряет!

Паук, перебирая мохнатыми лапами-ходулями, прытко преследовал лишь ему видимую добычу. Черные точечки глаз казались застывшими капельками смолы, овальная спина, покрытая пушком, была прочерчена невыразительным узором.

Ковалев нашел сухую веточку, осторожно перекрыл дорогу пауку и стал отгонять его в сторону.

— Мочи урода! Он же ядовитый! — подскочил на ноги Серегин.

— Не надо. Пусть живет! — ответил Иван.

— Слон! Ванька тарантула прибить отказывается! — притворно обиженно обратился к командиру отделения Серегин. — Поймать гада хочет, откормить и на тебя натравить за то, что ты его строевой задолбал!

Спецназовцы обступили насекомое и стали тыкать в него палочками, заставляя тарантула бегать по кругу. Ребята обменивались шутками, устроив забавную перебранку.

— Морда точь-в-точь как у нашего старшины! — заливисто хохотал Серегин.

Его друг, Паша Черкасов, возражал, дергая Серегина за рукав:

— Усы поменьше будут…

— У прапора?

— У таракана этого!

Замечание вызвало новый приступ хохота. Невозмутимый Голубев, обычно не отлучающийся от командира, присоединился к компании.

— И вправду, Ванька, забери паука домой! Посадишь на цепь у порога хату стеречь! — изнемогал от собственных приколов Серегин. — Никакой председатель за рыбой к батяне ходить не станет.

Тарантул наконец не выдержал и угрожающе встал на задние лапы.

— Ого, наглющий, паскуда! — отступил младший сержант. — Огрызается!

— «Черная вдова»! — авторитетно, словно профессор-энтомодог, определил присоединившийся к компании Скуридин. — Эпоксидным клеем его залить и в коробочку. Отвальный брелок для ключей получится!

Ребята галдели, подталкивали друг друга, забыв о трупе, о предстоящем пути, о возможной схватке.

«Детский сад, ей-богу! — думал Святой. — Зачем в армию с восемнадцати лет берут? Ладно бы не воевали, а так в каждой бочке затычка! Но ведь ты-то, старлей, из сапог с восемнадцати не вылезаешь!»